Павел Майков - Актеры мюзикла

О себе

В школе я учился очень плохо. Было три предмета, которые я любил, - литература, история и биология. По ним были пятерки... Но учителя ко мне относили хорошо, потому что я всегда делал какие-то капустники, огоньки, и это меня спасало. Хотя меня даже из школы выгоняли в 10 классе! Так сложилось, что сам я из Москвы, но учился в Киеве. А там рядом со школой был большой овраг, где жили дикие собаки, бездомные. Они рыли норы в овраге и прятали туда щенков - помесь кого-то с кем-то. Мы щенков доставали оттуда и хотели выращивать. А им же надо было где-то жить! Вот и решили построить сарай для них. Мы его строили-строили, и полгода я в школе не появлялся вообще! И в один прекрасный день меня с мамой вызвали к директору. Пришли. Директор говорит: "Все. Что я могу сделать? Ваш сын полгода не ходит в школу! Мы его выгоняем". Мы с мамой вышли, и тут я понимаю, что сейчас меня выгоняют из школы, и это значит, что надо идти работать. Все. Хана. А я так хотел поступать в театральный! С двенадцати лет мечтал актером быть. А тут - жизнь кончена! Вечерняя школа какая-нибудь, завод. Карьера оборвалась, еще не начавшись! Я говорю: "Мама! Как же так?" Она мне: "Все, Павлик! Я ничего делать не буду. Мне надоело. Если хочешь, то сам иди и проси". Я вломился к директрисе и стал говорить такими высокопарными словами: "Ну, вы же просто... вы же губите жизнь молодую. Вы же никогда себе это не простите. Я же артист, я должен быть артистом, я не могу идти на завод работать! Не могу! Простите меня. Поверьте в меня. Я буду учиться!" И огромное ей спасибо, потому что она меня простила: "Хорошо, Павлик. Но с одним условием. Если неделю ко мне будут подходить учителя и говорить, что ты ходишь, учишь уроки, руку тянешь, я тебя оставляю. Неделя - испытательный срок". Потом, на выпускном вечере она призналась, что ничего ни у кого не спрашивала. Но тогда я, естественно, уже никакого сарая не строил, потому что понял, что уже не до него - тут, можно так сказать, судьба решается. Я честно ходил, учился... А сарай потом сгорел. Мы его не достроили, пришли какие-то рабочие, увидели - какая-то фигня стоит, облили бензином и подожгли. Жаль. Я думал, что хоть какая-нибудь память обо мне останется в этом городе!

Но в школе все-таки память обо мне осталась, потому что я спокойно жить не мог. Я просто фонтанировал энергией! Сейчас уже как-то остепенился, а тогда творил просто ужасные вещи! Устроил однажды такую вещь с гидроперидом! Всех на уши поставил! Случайно открылось, что гидроперид вместе с фиксажем дают жуткий дым, и я решил использовать это в своих целях гнусных. Пришел в школу, и началось! Я подкладывал это дело в портфели, устраивал задымления в коридорах, столовой. Никто не понимал, что творится. Девчонки очень весело реагировали, когда из портфелей дым начинал валить. Я сидел на задней парте, мерзко смеялся, не выдавая себя. А один раз мы патроны взорвали на чердаке. Внизу уроки шли, а у нас урока не было. Мы взяли мелкашку, набили серой, закрутили ее ватой и обкапали воском. Получилась свечка, и через некоторое время она взрывается. Мы все ждали, когда взорвется. Ну, никак! Начали прыгать, и так прыгали, что в кабинете химии стал рушиться потолок. А это было через несколько дней после небольшого землетрясения в Киеве. И, когда начал рушиться потолок, а потом еще и патроны рваться, то пошло такое! Начали школу эвакуировать! Потом, конечно, вычислили, кто устроил "землетрясение", нам всыпали достаточно хорошо, но из школы не выгоняли. Это был класс восьмой, это я еще не дошел до стройки сарая!

В 11 классе я уже стал более серьезно ко всему подходить. Начал готовиться в институт. Я же поступил с третьего раза на самом деле! Пришел в "Щуку" и думаю: "Ну, я щас Москву тут на уши поставлю! Я ж артист! Я же в школе учителей до белого каления доводил! Сейчас я всем покажу!" А там таких - весь сквер! Прочитал басню, а меня педагог спрашивает: "Молодой человек, а вы очень хотите артистом стать?" Я говорю: "Да, ха! Я не мыслю себя без театра!" Он снова: "Вы театр очень любите, да?" - "Да, я очень люблю театр". - "Вы знаете, может вам чем-нибудь другим заняться - осветителем стать или гримером. Ну, если так театр любите. А артистом вам..." И я так расстроился, что больше никуда не пошел поступать. Думал, что - все!!!

На следующий год я работал в переездном кукольном театре. Мы ездили из школы в школу. Заработал себе невралгию на руку. Но человек, который этим занимался, меня познакомил со своим учителем - он уже умер - Александром Ефимовичем Кипнис. Он стал меня готовить к поступлению в институт. Сначала он не очень-то верил в то, что что-то может получиться, потому что я был очень зажатый, а потом почувствовал, что что-то проклевывается. И я пошел поступать в другой раз. Дошел почти до конца, и вдруг... Я теперь понимаю, что Господь Бог, наверно, специально так сделал. Мне нужно было учиться у Хомского, чтобы потом был "Иисус", было "Метро", работа у Виноградова, "Бригада". Потому что не было бы этого курса, не было бы ничего! А тогда я почти все прошел..., и провалился! И думаю: "Ну что ж такое? Два раза уже!" А мне кто-то сказал потом, что Догилева шесть раз поступала. "Ну, нормально. Значит, Догилева шесть раз. Я - чего? Я - только два". Пошел заниматься в театральной студии "Зеркало", которой руководила Наталья Петровна Ганыш. Занимался во МХАТе на курсах... Прошел первый тур. На второй пришел к Хомскому, читал Бабеля так, как это делалось в Одессе. Смотрю - Хомский Павел Осипович зашевелился. Я - давай дальше - начал читать Есенина, он остановил: "А петь можете?" - "Могу". И спел Высоцкого "Лирическую". "Ну, спасибо. Вы свободны". Потом вышли и говорят: "Так, этот на третий тур, этот туда... Майков, останьтесь". И вот у меня впоследствии по жизни так все и пошло - "Майков, останьтесь!" "Вы поступаете куда-нибудь еще?" - "Ну, да". - "Вы согласны учиться на курсе?" Я говорю: "Да, да, да!" Так я и поступил.

Закончил ГИТИС в 1998 году. С третьего курса работал у Виноградова, после института в театре "Сфера", затем у Арцибашева. Потом, честно говоря, была творчески неинтересная жизнь. Постоянно возникали мысли, что вот ты хотел быть актером? Ты им стал, что дальше? И как-то позвонил мой друг Женя Стычкин, артист "Театра Луны", и сообщил, что идет прослушивание в "Метро". "Не хочешь пойти?" Я отказался, но Женька предложил пойти просто так, ради смеха. Пришли к концу конкурса, когда оставалось человек сорок, как-то пролезли и... меня вроде взяли! Правда, потом получилась такая штука, что певцам говорят: "Должно быть тринадцать человек, а вас семнадцать. Мы еще четырех уберем". Ну, и, естественно, меня убирают. Думаю: "Слава Богу. Все закончилось. Пойду сейчас домой. Буду работать спокойно в "Сфере", потом еще что-нибудь будет". И вдруг: "Майков! Там нужно четырнадцать человек, оказывается, для ровного счета тебя зовут". И вот так меня взяли - для ровного счета! И у меня, как я уже говорил, так все время - сразу! Пусть для ровного счета, но сразу! А, когда начинается "давай посмотрим, приди через месяц" - то это значит, ничего не получится, можно даже не приходить. У меня так - либо сразу, либо - ничего.

И так я попал в "Метро"... Пел я хуже всех, а потом как-то начал вытягиваться, и в итоге сыграл главную роль. Пригласил как-то Хомского с Лосевым, ныне покойным, на спектакль. Павел Осипович потом вызвал меня к себе в театр, долго говорил, ругал, хвалил, делал какие-то замечания. А через три дня позвонила завтруппой и говорит: "Паша, Эдик заболел. Ты же материал знаешь весь?" Я спрашиваю: "Какой?" - "Симона Зилота". Я весь похолодел: "Да, знаю". - "Надо срочно вводиться. Семнадцатого ты играешь". Класс! И я сыграл еще и эту роль! И получилось!

А потом у меня пришло ощущение, что и жизнь, оказывается, не так плоха, что я и актер неплохой, и я пошел на Мосфильм. Пришел, по коридорам прошелся, открыл дверь, говорю: "Здравствуйте! Актеры нужны?" - "Ну, нужны, заходи! Фотография есть?" А я еще и хамить: "Какие фотографии? Ваш Мосфильм все мои фотографии забрал. Ничего не осталось. Хотите, фотографируйте, а то я сейчас вообще уйду отсюда!" На меня женщина так странно посмотрела и говорит режиссеру (Алексею Сидорову): "Леш! Тут один мальчик пришел, посмотри его, пожалуйста". Поговорили с ним, и через два дня меня пригласили на пробы и утвердили. Правда, сначала мозги пудрили - "вы утверждены на 80 процентов", потом - "вы утверждены на 90 процентов".

Когда мы начали работать, Леша мне сказал: "Понимаешь, когда ты пришел тогда, я даже никого больше на эту роль не смотрел. Все зависело от продюсеров: утвердят они или нет. Все утвердили". А потом была такая смешная ситуация: Лешин друг приехал в какое-то агентство, звонит ему и говорит: "Леша! Я тебе Пчелу (имя моего героя) нашел. Фотография - супер!" - "Да? А как фамилия?" - "Майков". - "Я утвердил его уже".

Вот так у меня по жизни все и идет.

О мюзикле

На самом деле мюзикл пока ещё в нашей стране не прижился. И люди - актеры, режиссеры - ещё толком не понимают, что это такое. Грубо говоря, "Юнона и Авось" в Ленкоме - это не мюзикл, это можно назвать музыкальным спектаклем или драматическим с музыкальными номерами, но это не мюзикл ни в коем случае. Первый настоящий мюзикл в России - это "Метро". Всё, что было до этого, - это не мюзикл. Даже если говорить об "Иисусе", то, прежде всего это рок-опера. И всё равно такое ощущение, что она в театре идет как драматический спектакль, хотя он в сторону мюзикла больше склонен, чем, например, "Юнона и Авось".

Что это за жанр? На самом деле очень сложно определить, чем отличается этот жанр от музыкального спектакля. Мюзикл - это хорошее движение, хорошая актерская игра и хороший вокал. И конечно, это должно быть шоу само по себе, безумное шоу, какие-то эффектные номера, эффектные даже не в музыкальном смысле, а эффектные по постановке, по свету. Он как бы бьет на другие вещи. Драматический спектакль может бить в душу, люди могут переживать, думать, плакать.

Мюзикл почему-то всегда так сделан, что заканчивается плохо. В принципе мюзикл подразумевает хорошо-хорошо-хорошо и вдруг плохо. Наверное, чтобы зритель уж совсем не расслаблялся, я так понимаю. Но мюзикл бьет скорее на эмоцию. А-а-а! О-о-о! А-а-а! Ой! Ай! Бах! - лазер какой-то заиграл. Бах! - полетел кто-то. Вот в этом и заключается мюзикл.

У нас школы мюзикла как таковой вообще нет, я надеюсь, что, может быть, это появится. Американцы только этим и занимаются, штампуют мюзиклы как детали на заводе. И для них всё это просто, для них сложны драматические спектакли, потому что у них нет школы, такой хорошей и сильной, как есть у нас. Сейчас Александр Вайнштейн с Катей Гечмен-Вальдек, которые сделали "Метро", собираются сделать мюзикл "Ромео и Джульетту". Может, получится. Но главное, что есть режиссер. Януш Юзефович - это человек, который умеет заниматься мюзиклами, это человек, который знает, что такое мюзикл.

О спектакле "Метро"

"Метро" написано о ребятах, которые в "Метро" и находятся. Они рассказывали Ряшенцеву, который писал русскую версию, интересные реальные истории из своей жизни, и он их вставлял в спектакль. Не самих себя играют только главные герои: я, главная героиня и наркоман - вот три роли, которые не имеют никакого отношения к нашей судьбе. Мы пришли и как актеры их играем. Все остальные фактически должны играть самих себя.

Когда началась эта работа мы - люди, знающие, как происходит работа в театре, - не понимали, что происходит, потому что все начали учить все партии. Все мальчики учили мужские, все девочки пели женские. Всё-всё училось. Были постоянные конфликты с режиссером, мы не понимали, что мы делаем. Ведь должен быть стимул, мы должны знать, что мы здесь делаем. "Вы ничего не понимаете. Вы работайте! Работайте!"

Поэтому в процессе работы было вообще ничего не понятно. И со временем каждый определялся в ролях. Мне предложили сыграть главную роль за два месяца. Нас вообще было четыре Ивана, там такая борьба начиналась. И только за неделю до премьеры я, наконец, понял, что я всё-таки буду эту роль играть.

Так что "Метро" - это адская работа. Есть какие-то спектакли, репетиции которых я хотел бы повторить. Вот эти репетиции "Метро" я не хочу повторять больше никогда. Причем, у поляков была такая манера работать, что они почти не хвалили. Единственная похвала - это было "лучше". Это был потолок, это значит, что ты сегодня в ударе, что ты должен пойти и напиться от счастья. Всё остальное: "Всё это не так, всё не так. Что ты орешь? Ты не поешь, ты петь не умеешь". А там такой принцип, "мюзикльный" принцип: не можешь - не будешь, не хочешь - не будешь. Танцуй! Не можешь сделать - попробуй еще раз. Не можешь танцевать - будешь за кулисами стоять. Петь не можешь - петь не будешь. Был случай, парень текст не знал, и в нужный момент текст не говорил. "Текст не знаешь - говорить его не будешь". Всё, у него текста в данном куске не было. Тут нет такого - давай попробуем, давай порепетируем... вот, лучше стало... знаешь, да, ты будешь петь. Была часть людей, которая ушла. Был мальчик, который ушел за неделю до премьеры. Всё, не смог больше, не хватило его до конца. Тот, кого хватило, - тот победил. Но нужно было очень много перенести. И я понял, что, наверное, настоящий мюзикл, настоящий какой-то огромный проект так и делается. Как говорил Немирович-Данченко: "На растоптанном актерском самолюбии строится театр". Растоптали, смяли. И у меня были моменты - хотел уходить. Потому что, ну что происходит? Потом, когда мне уже предложили играть главную роль, что ж такое - я заболел. Не мог петь. И был прогон какой-то, я пел, естественно, плохо, и Стоклоса - дирижер, композитор - оборачивается к Янушу и спрашивает: "Что произошло с Пашей, почему он не поет?" Януш говорит: "Не знаю, не знаю". И вдруг меня перестали выпускать на сцену. Я просто сидел в зале две-три недели и смотрел, как репетируют. То есть получилось что? Я репетировал полгода, в команду неглавных героев я уже не попал, потому что репетировал главного героя, и тут с главного героя меня начинают медленно выжимать - как бы ты не поешь. И я сидел, сидел, сидел... Подходит ко мне Януш, говорит: "Паш, сегодня ты должен спеть. Если ты споешь, то ты будешь играть". А я еще не выздоровел. Либо пан, либо пропал. И я спел, и всё вернулось на круги своя. Но из-за этой штуки был простой, и я играл один спектакль, а Валера Боровинских - четыре.

В принципе это спектакль, благодаря которому я попал в Моссовет и какую-то уверенность почувствовал в себе, потому что до этого я уверенности не чувствовал, уверенности в том, что я звезда, что я могу ею быть и мне это не чуждо. Я начисто лишен звездной болезни, у меня этого нету. Может, конечно, есть где-то, скрыто в подсознании, но, надеюсь, что нет.

О спектакле "Иисус Христос - cуперзвезда"

На самом деле, если говорить о музыке, то "Иисус" конечно выше, чем "Метро". "Метро" - это популярная музыка, "Иисус" - более элитная музыка. В "Иисусе" каждая песня - хит, каждая. В "Метро" в принципе такого нет, чтобы хиты, хиты, хиты. Есть парочка. Все остальное идет мимо уха.

Я считаю, что это лучшая вещь Уэббера. "Иисус" - это вообще было мое любимое произведение. По-моему в третьем классе, а может, не в третьем классе, не помню, папа принес кассету. А это было такое время, когда купить какой-нибудь хороший диск вообще не представлялось возможным. Помню, первое, что мне подарили, - это была пластинка Beatles "A Hard day's night". Это был удар демократии - в 82 году при Брежневе вышла пластинка Beatles. И потом появился "Иисус". И это меня пробило сильно, и когда в 90-м году здесь вышла премьера "Иисуса", то естественно я был здесь. Причем я еще был школьником и уже хотел стать актером, но никогда не думал, что буду работать в этом театре, играть в этом спектакле и учиться у того человека, который это поставил. Я смотрел и смотрел спектакль, и мне всё там понравилось естественно, хотя, если честно, были маленькие моменты разочарования, что а там все-таки покруче. Потом посмотрел фильм, и тут у меня вообще сорвало крышу, потому что фильм оказался на порядок выше, чем кассета. Гиллан-то поет замечательно. Но тут был потрясающий Пилат, именно такого Пилата я себе представлял, когда читал "Мастера и Маргариту". С "Иисусом" очень много связано, "Иисус" - это целая эпоха жизни. Даже существует такая вещь, я сыграл "Иисуса" может спектаклей пятнадцать пока, "Метро" намного больше, и в "Метро" я до сих пор фальшивлю, в "Иисусе" я ни разу ещё не пел мимо нот. Потому что это целая эпоха моей жизни, эта вещь уже засела в моей голове и выбить ее не возможно оттуда. То, что у меня маленькая роль, роль второго плана, меня абсолютно не напрягает, потому что я люблю этот спектакль, люблю при всех его недостатках. Недостатки есть и в спектакле надо что-то подновить, заменить. Например, замена тому, когда Кайафа с первосвященниками выходит в костюмах с красными повязками с черной каймой, как выходили тогда. Вот эта молодежь, которая в зале, она не понимает, что это означает. Это актуальность свою потеряло. Это было, когда хоронили генсеков, и люди, которые их топили, потом хоронили и горевали. С 37-го года это было. Сейчас это не понятно, что это, кто это. Слышал, некоторые говорят, что это свастика какая-то, гестапо. Какое гестапо? Это нормальная наша действительность советская. Вот это надо бы убирать. ...

О спектакле "Два веронца"

"Два веронца" - это был наш дипломный спектакль, где я играл одну из главных ролей, отрицательного героя - Протея. Это мюзикл Макдермота, который написал "Волосы". Кеслер написал нам русский текст. Всё это мы играли под крышей театра Моссовета. Мы сделали спектакль в конце четвертого курса, сыграли тогда около шести спектаклей, и потом, уже закончив, ещё некоторое время играли. Потом забеременела Ира Максимкина, главная героиня, которая играла мою возлюбленную. Пытались ввести другую актрису, но в итоге спектакль сняли. Сейчас некоторые мои однокурсники говорят, что надо было играть. Наверное, надо было играть, но при этом нужно было вложить туда денег, чтобы это смотрелось. Потому что это хорошая студенческая работа, но не более того. Это нельзя показывать сейчас как профессиональный спектакль. И вокал был не всегда удачный и танцы не всегда мюзикльные.

Там было еще очень много напутано. Хомский пытался сделать и драматический спектакль, и тут же пытался сделать мюзикл и поэтому получалось, что текст Шекспира наслаивался на современную музыку и современный текст Кеслера естественно, и это было очень смешно. Это напоминало мне американский фильм "Ромео и Джульетта", когда говорили о шпагах, потом вынимали пистолет. Странная какая-то ситуация. Нужно было поменять что-то, либо уж оставлять так, как есть. В итоге был шекспировский текст, и вдруг там вылезают какие-нибудь современные слова.

Если говорить о музыкальном материале, то он, конечно, был слабенький. Чтобы запомнилась какая-то мелодия, нужно посмотреть или послушать его несколько раз. То есть не было таких хитов, как есть в "Иисусе", где каждая песня - хит. Когда Хомский впервые его дал послушать - я в тот момент всё еще "Иисусом" болел - я, конечно, понял, что это полная ерунда по сравнению с "Иисусом". Ну что это такое? Вообще нет музыки и разные стили... Потом-то я понял, что настоящий мюзикл - это когда нет одной стилистики, это же не рок-опера.

Но всем нравилось. Приходили родители, знакомые, друзья. Все были в кайфе. Браво! Бис! Пятьсот пять поклонов. Такого успеха даже в "Метро", по-моему, не было. Но "Два веронца" - это тоже своего рода история. Да, думаю, что с этого и началось мое шествие по мюзиклам.

О зрителе

Молодежь мне больше нравится. В мюзикле вообще молодежь лучше. Люблю, когда "Метро" загорается, в зале хлопают, свистят... Я сразу говорю: "Сегодня наш зритель". И спектакль идет по-другому и поется по-другому. А вот все эти пиджаки, которые приходят на "Метро" - в "Иисусе" их меньше... Пошел на "Метро", телефон у него, пейджеры кругом, пальцы положил, и вперёд... внимает искусству. И ты играешь, играешь, и вдруг какая-нибудь фигня в зал, а там... "Чего я буду хлопать? Дурак что ли? В конце похлопаю как обычно, как положено. Хлопать надо? Не знаю. Странные какие-то правила в театре. Вообще, дурацкая привычка хлопать". И сразу не интересно, скучно, сразу чувствуется, что никакой отдачи нет. Раньше пускали поклонников к сцене, когда мы в конце поём, и они подпевали, свистели, хлопали и было классно. Молодежи драйв нужен. Драйв со сцены идет - нормально.

Фотографии

Из телесериала "Бригада". П. Майков, Д. Дюжев, С. Безруков, В. Вдовиченков.
П. Чистяков, С. Кищенко, П. Майков.
"Метро". Иван (П. Майков).

Роли в театре

Дипломный спектакль:

"Два веронца" (Протей)

Театр Сфера:

"Вестсайдская история" (Риф)

Театральная компания Сергея Виноградова:

"Пена дней" 2000 г.

Московская оперетта:

"Метро" (Иван) 1999 г.

Театр имени Моссовета:

"Иисус Христос - суперзвезда" (Симон Зилот) 2000 г.
"Шиворот-навыворот" (Соловей-разбойник) 2001 г.

Роли в кино

"Бригада" (Пчела) 2001 г.

© Мюзикл Арт Проект, 2001.
Вся информация, размещенная на сайте, является собственностью создателей. Использование материалов сайта в любом виде запрещено и является нарушением прав интеллектуальной собственности.


Павел Майков
		О себе О мюзикле О спектакле "Метро" О спектакле "Иисус Христос - суперзвезда" О спектакле "Два веронца" О зрителе Фотографии Роли в театре Роли в кино

Уникальная возможность!!! Вы можете задать интересующие Вас вопросы Павлу Майкову по адресу art_musical@nm.ru и получить на них ответы на нашем сайте.
О себе В школе я учился очень плохо. Было три предмета, которые я любил, - литература, история и биология. По ним были пятерки... Но учителя ко мне относили хорошо, потому что я всегда делал какие-то капустники, огоньки, и это меня спасало. Хотя меня даже из школы выгоняли в 10 классе! Так сложилось, что сам я из Москвы, но учился в Киеве. А там рядом со школой был большой овраг, где жили дикие собаки, бездомные. Они рыли норы в овраге и прятали туда щенков - помесь кого-то с кем-то. Мы щенков доставали оттуда и хотели выращивать. А им же надо было где-то жить! Вот и решили построить сарай для них. Мы его строили-строили, и полгода я в школе не появлялся вообще! И в один прекрасный день меня с мамой вызвали к директору. Пришли. Директор говорит: "Все. Что я могу сделать? Ваш сын полгода не ходит в школу! Мы его выгоняем". Мы с мамой вышли, и тут я понимаю, что сейчас меня выгоняют из школы, и это значит, что надо идти работать. Все. Хана. А я так хотел поступать в театральный! С двенадцати лет мечтал актером быть. А тут - жизнь кончена! Вечерняя школа какая-нибудь, завод. Карьера оборвалась, еще не начавшись! Я говорю: "Мама! Как же так?" Она мне: "Все, Павлик! Я ничего делать не буду. Мне надоело. Если хочешь, то сам иди и проси". Я вломился к директрисе и стал говорить такими высокопарными словами: "Ну, вы же просто... вы же губите жизнь молодую. Вы же никогда себе это не простите. Я же артист, я должен быть артистом, я не могу идти на завод работать! Не могу! Простите меня. Поверьте в меня. Я буду учиться!" И огромное ей спасибо, потому что она меня простила: "Хорошо, Павлик. Но с одним условием. Если неделю ко мне будут подходить учителя и говорить, что ты ходишь, учишь уроки, руку тянешь, я тебя оставляю. Неделя - испытательный срок". Потом, на выпускном вечере она призналась, что ничего ни у кого не спрашивала. Но тогда я, естественно, уже никакого сарая не строил, потому что понял, что уже не до него - тут, можно так сказать, судьба решается. Я честно ходил, учился... А сарай потом сгорел. Мы его не достроили, пришли какие-то рабочие, увидели - какая-то фигня стоит, облили бензином и подожгли. Жаль. Я думал, что хоть какая-нибудь память обо мне останется в этом городе! Но в школе все-таки память обо мне осталась, потому что я спокойно жить не мог. Я просто фонтанировал энергией! Сейчас уже как-то остепенился, а тогда творил просто ужасные вещи! Устроил однажды такую вещь с гидроперидом! Всех на уши поставил! Случайно открылось, что гидроперид вместе с фиксажем дают жуткий дым, и я решил использовать это в своих целях гнусных. Пришел в школу, и началось! Я подкладывал это дело в портфели, устраивал задымления в коридорах, столовой. Никто не понимал, что творится. Девчонки очень весело реагировали, когда из портфелей дым начинал валить. Я сидел на задней парте, мерзко смеялся, не выдавая себя. А один раз мы патроны взорвали на чердаке. Внизу уроки шли, а у нас урока не было. Мы взяли мелкашку, набили серой, закрутили ее ватой и обкапали воском. Получилась свечка, и через некоторое время она взрывается. Мы все ждали, когда взорвется. Ну, никак! Начали прыгать, и так прыгали, что в кабинете химии стал рушиться потолок. А это было через несколько дней после небольшого землетрясения в Киеве. И, когда начал рушиться потолок, а потом еще и патроны рваться, то пошло такое! Начали школу эвакуировать! Потом, конечно, вычислили, кто устроил "землетрясение", нам всыпали достаточно хорошо, но из школы не выгоняли. Это был класс восьмой, это я еще не дошел до стройки сарая! В 11 классе я уже стал более серьезно ко всему подходить. Начал готовиться в институт. Я же поступил с третьего раза на самом деле! Пришел в "Щуку" и думаю: "Ну, я щас Москву тут на уши поставлю! Я ж артист! Я же в школе учителей до белого каления доводил! Сейчас я всем покажу!" А там таких - весь сквер! Прочитал басню, а меня педагог спрашивает: "Молодой человек, а вы очень хотите артистом стать?" Я говорю: "Да, ха! Я не мыслю себя без театра!" Он снова: "Вы театр очень любите, да?" - "Да, я очень люблю театр". - "Вы знаете, может вам чем-нибудь другим заняться - осветителем стать или гримером. Ну, если так театр любите. А артистом вам..." И я так расстроился, что больше никуда не пошел поступать. Думал, что - все!!! На следующий год я работал в переездном кукольном театре. Мы ездили из школы в школу. Заработал себе невралгию на руку. Но человек, который этим занимался, меня познакомил со своим учителем - он уже умер - Александром Ефимовичем Кипнис. Он стал меня готовить к поступлению в институт. Сначала он не очень-то верил в то, что что-то может получиться, потому что я был очень зажатый, а потом почувствовал, что что-то проклевывается. И я пошел поступать в другой раз. Дошел почти до конца, и вдруг... Я теперь понимаю, что Господь Бог, наверно, специально так сделал. Мне нужно было учиться у Хомского, чтобы потом был "Иисус", было "Метро", работа у Виноградова, "Бригада". Потому что не было бы этого курса, не было бы ничего! А тогда я почти все прошел..., и провалился! И думаю: "Ну что ж такое? Два раза уже!" А мне кто-то сказал потом, что Догилева шесть раз поступала. "Ну, нормально. Значит, Догилева шесть раз. Я - чего? Я - только два". Пошел заниматься в театральной студии "Зеркало", которой руководила Наталья Петровна Ганыш. Занимался во МХАТе на курсах... Прошел первый тур. На второй пришел к Хомскому, читал Бабеля так, как это делалось в Одессе. Смотрю - Хомский Павел Осипович зашевелился. Я - давай дальше - начал читать Есенина, он остановил: "А петь можете?" - "Могу". И спел Высоцкого "Лирическую". "Ну, спасибо. Вы свободны". Потом вышли и говорят: "Так, этот на третий тур, этот туда... Майков, останьтесь". И вот у меня впоследствии по жизни так все и пошло - "Майков, останьтесь!" "Вы поступаете куда-нибудь еще?" - "Ну, да". - "Вы согласны учиться на курсе?" Я говорю: "Да, да, да!" Так я и поступил. Закончил ГИТИС в 1998 году. С третьего курса работал у Виноградова, после института в театре "Сфера", затем у Арцибашева. Потом, честно говоря, была творчески неинтересная жизнь. Постоянно возникали мысли, что вот ты хотел быть актером? Ты им стал, что дальше? И как-то позвонил мой друг Женя Стычкин, артист "Театра Луны", и сообщил, что идет прослушивание в "Метро". "Не хочешь пойти?" Я отказался, но Женька предложил пойти просто так, ради смеха. Пришли к концу конкурса, когда оставалось человек сорок, как-то пролезли и... меня вроде взяли! Правда, потом получилась такая штука, что певцам говорят: "Должно быть тринадцать человек, а вас семнадцать. Мы еще четырех уберем". Ну, и, естественно, меня убирают. Думаю: "Слава Богу. Все закончилось. Пойду сейчас домой. Буду работать спокойно в "Сфере", потом еще что-нибудь будет". И вдруг: "Майков! Там нужно четырнадцать человек, оказывается, для ровного счета тебя зовут". И вот так меня взяли - для ровного счета! И у меня, как я уже говорил, так все время - сразу! Пусть для ровного счета, но сразу! А, когда начинается "давай посмотрим, приди через месяц" - то это значит, ничего не получится, можно даже не приходить. У меня так - либо сразу, либо - ничего. И так я попал в "Метро"... Пел я хуже всех, а потом как-то начал вытягиваться, и в итоге сыграл главную роль. Пригласил как-то Хомского с Лосевым, ныне покойным, на спектакль. Павел Осипович потом вызвал меня к себе в театр, долго говорил, ругал, хвалил, делал какие-то замечания. А через три дня позвонила завтруппой и говорит: "Паша, Эдик заболел. Ты же материал знаешь весь?" Я спрашиваю: "Какой?" - "Симона Зилота". Я весь похолодел: "Да, знаю". - "Надо срочно вводиться. Семнадцатого ты играешь". Класс! И я сыграл еще и эту роль! И получилось! А потом у меня пришло ощущение, что и жизнь, оказывается, не так плоха, что я и актер неплохой, и я пошел на Мосфильм. Пришел, по коридорам прошелся, открыл дверь, говорю: "Здравствуйте! Актеры нужны?" - "Ну, нужны, заходи! Фотография есть?" А я еще и хамить: "Какие фотографии? Ваш Мосфильм все мои фотографии забрал. Ничего не осталось. Хотите, фотографируйте, а то я сейчас вообще уйду отсюда!" На меня женщина так странно посмотрела и говорит режиссеру (Алексею Сидорову): "Леш! Тут один мальчик пришел, посмотри его, пожалуйста". Поговорили с ним, и через два дня меня пригласили на пробы и утвердили. Правда, сначала мозги пудрили - "вы утверждены на 80 процентов", потом - "вы утверждены на 90 процентов". Когда мы начали работать, Леша мне сказал: "Понимаешь, когда ты пришел тогда, я даже никого больше на эту роль не смотрел. Все зависело от продюсеров: утвердят они или нет. Все утвердили". А потом была такая смешная ситуация: Лешин друг приехал в какое-то агентство, звонит ему и говорит: "Леша! Я тебе Пчелу (имя моего героя) нашел. Фотография - супер!" - "Да? А как фамилия?" - "Майков". - "Я утвердил его уже". Вот так у меня по жизни все и идет. О мюзикле На самом деле мюзикл пока ещё в нашей стране не прижился. И люди - актеры, режиссеры - ещё толком не понимают, что это такое. Грубо говоря, "Юнона и Авось" в Ленкоме - это не мюзикл, это можно назвать музыкальным спектаклем или драматическим с музыкальными номерами, но это не мюзикл ни в коем случае. Первый настоящий мюзикл в России - это "Метро". Всё, что было до этого, - это не мюзикл. Даже если говорить об "Иисусе", то, прежде всего это рок-опера. И всё равно такое ощущение, что она в театре идет как драматический спектакль, хотя он в сторону мюзикла больше склонен, чем, например, "Юнона и Авось". Что это за жанр? На самом деле очень сложно определить, чем отличается этот жанр от музыкального спектакля. Мюзикл - это хорошее движение, хорошая актерская игра и хороший вокал. И конечно, это должно быть шоу само по себе, безумное шоу, какие-то эффектные номера, эффектные даже не в музыкальном смысле, а эффектные по постановке, по свету. Он как бы бьет на другие вещи. Драматический спектакль может бить в душу, люди могут переживать, думать, плакать. Мюзикл почему-то всегда так сделан, что заканчивается плохо. В принципе мюзикл подразумевает хорошо-хорошо-хорошо и вдруг плохо. Наверное, чтобы зритель уж совсем не расслаблялся, я так понимаю. Но мюзикл бьет скорее на эмоцию. А-а-а! О-о-о! А-а-а! Ой! Ай! Бах! - лазер какой-то заиграл. Бах! - полетел кто-то. Вот в этом и заключается мюзикл. У нас школы мюзикла как таковой вообще нет, я надеюсь, что, может быть, это появится. Американцы только этим и занимаются, штампуют мюзиклы как детали на заводе. И для них всё это просто, для них сложны драматические спектакли, потому что у них нет школы, такой хорошей и сильной, как есть у нас. Сейчас Александр Вайнштейн с Катей Гечмен-Вальдек, которые сделали "Метро", собираются сделать мюзикл "Ромео и Джульетту". Может, получится. Но главное, что есть режиссер. Януш Юзефович - это человек, который умеет заниматься мюзиклами, это человек, который знает, что такое мюзикл. О спектакле "Метро" "Метро" написано о ребятах, которые в "Метро" и находятся. Они рассказывали Ряшенцеву, который писал русскую версию, интересные реальные истории из своей жизни, и он их вставлял в спектакль. Не самих себя играют только главные герои: я, главная героиня и наркоман - вот три роли, которые не имеют никакого отношения к нашей судьбе. Мы пришли и как актеры их играем. Все остальные фактически должны играть самих себя. Когда началась эта работа мы - люди, знающие, как происходит работа в театре, - не понимали, что происходит, потому что все начали учить все партии. Все мальчики учили мужские, все девочки пели женские. Всё-всё училось. Были постоянные конфликты с режиссером, мы не понимали, что мы делаем. Ведь должен быть стимул, мы должны знать, что мы здесь делаем. "Вы ничего не понимаете. Вы работайте! Работайте!" Поэтому в процессе работы было вообще ничего не понятно. И со временем каждый определялся в ролях. Мне предложили сыграть главную роль за два месяца. Нас вообще было четыре Ивана, там такая борьба начиналась. И только за неделю до премьеры я, наконец, понял, что я всё-таки буду эту роль играть. Так что "Метро" - это адская работа. Есть какие-то спектакли, репетиции которых я хотел бы повторить. Вот эти репетиции "Метро" я не хочу повторять больше никогда. Причем, у поляков была такая манера работать, что они почти не хвалили. Единственная похвала - это было "лучше". Это был потолок, это значит, что ты сегодня в ударе, что ты должен пойти и напиться от счастья. Всё остальное: "Всё это не так, всё не так. Что ты орешь? Ты не поешь, ты петь не умеешь". А там такой принцип, "мюзикльный" принцип: не можешь - не будешь, не хочешь - не будешь. Танцуй! Не можешь сделать - попробуй еще раз. Не можешь танцевать - будешь за кулисами стоять. Петь не можешь - петь не будешь. Был случай, парень текст не знал, и в нужный момент текст не говорил. "Текст не знаешь - говорить его не будешь". Всё, у него текста в данном куске не было. Тут нет такого - давай попробуем, давай порепетируем... вот, лучше стало... знаешь, да, ты будешь петь. Была часть людей, которая ушла. Был мальчик, который ушел за неделю до премьеры. Всё, не смог больше, не хватило его до конца. Тот, кого хватило, - тот победил. Но нужно было очень много перенести. И я понял, что, наверное, настоящий мюзикл, настоящий какой-то огромный проект так и делается. Как говорил Немирович-Данченко: "На растоптанном актерском самолюбии строится театр". Растоптали, смяли. И у меня были моменты - хотел уходить. Потому что, ну что происходит? Потом, когда мне уже предложили играть главную роль, что ж такое - я заболел. Не мог петь. И был прогон какой-то, я пел, естественно, плохо, и Стоклоса - дирижер, композитор - оборачивается к Янушу и спрашивает: "Что произошло с Пашей, почему он не поет?" Януш говорит: "Не знаю, не знаю". И вдруг меня перестали выпускать на сцену. Я просто сидел в зале две-три недели и смотрел, как репетируют. То есть получилось что? Я репетировал полгода, в команду неглавных героев я уже не попал, потому что репетировал главного героя, и тут с главного героя меня начинают медленно выжимать - как бы ты не поешь. И я сидел, сидел, сидел... Подходит ко мне Януш, говорит: "Паш, сегодня ты должен спеть. Если ты споешь, то ты будешь играть". А я еще не выздоровел. Либо пан, либо пропал. И я спел, и всё вернулось на круги своя. Но из-за этой штуки был простой, и я играл один спектакль, а Валера Боровинских - четыре. В принципе это спектакль, благодаря которому я попал в Моссовет и какую-то уверенность почувствовал в себе, потому что до этого я уверенности не чувствовал, уверенности в том, что я звезда, что я могу ею быть и мне это не чуждо. Я начисто лишен звездной болезни, у меня этого нету. Может, конечно, есть где-то, скрыто в подсознании, но, надеюсь, что нет. О спектакле "Иисус Христос - cуперзвезда" На самом деле, если говорить о музыке, то "Иисус" конечно выше, чем "Метро". "Метро" - это популярная музыка, "Иисус" - более элитная музыка. В "Иисусе" каждая песня - хит, каждая. В "Метро" в принципе такого нет, чтобы хиты, хиты, хиты. Есть парочка. Все остальное идет мимо уха. Я считаю, что это лучшая вещь Уэббера. "Иисус" - это вообще было мое любимое произведение. По-моему в третьем классе, а может, не в третьем классе, не помню, папа принес кассету. А это было такое время, когда купить какой-нибудь хороший диск вообще не представлялось возможным. Помню, первое, что мне подарили, - это была пластинка Beatles "A Hard day's night". Это был удар демократии - в 82 году при Брежневе вышла пластинка Beatles. И потом появился "Иисус". И это меня пробило сильно, и когда в 90-м году здесь вышла премьера "Иисуса", то естественно я был здесь. Причем я еще был школьником и уже хотел стать актером, но никогда не думал, что буду работать в этом театре, играть в этом спектакле и учиться у того человека, который это поставил. Я смотрел и смотрел спектакль, и мне всё там понравилось естественно, хотя, если честно, были маленькие моменты разочарования, что а там все-таки покруче. Потом посмотрел фильм, и тут у меня вообще сорвало крышу, потому что фильм оказался на порядок выше, чем кассета. Гиллан-то поет замечательно. Но тут был потрясающий Пилат, именно такого Пилата я себе представлял, когда читал "Мастера и Маргариту". С "Иисусом" очень много связано, "Иисус" - это целая эпоха жизни. Даже существует такая вещь, я сыграл "Иисуса" может спектаклей пятнадцать пока, "Метро" намного больше, и в "Метро" я до сих пор фальшивлю, в "Иисусе" я ни разу ещё не пел мимо нот. Потому что это целая эпоха моей жизни, эта вещь уже засела в моей голове и выбить ее не возможно оттуда. То, что у меня маленькая роль, роль второго плана, меня абсолютно не напрягает, потому что я люблю этот спектакль, люблю при всех его недостатках. Недостатки есть и в спектакле надо что-то подновить, заменить. Например, замена тому, когда Кайафа с первосвященниками выходит в костюмах с красными повязками с черной каймой, как выходили тогда. Вот эта молодежь, которая в зале, она не понимает, что это означает. Это актуальность свою потеряло. Это было, когда хоронили генсеков, и люди, которые их топили, потом хоронили и горевали. С 37-го года это было. Сейчас это не понятно, что это, кто это. Слышал, некоторые говорят, что это свастика какая-то, гестапо. Какое гестапо? Это нормальная наша действительность советская. Вот это надо бы убирать. ... О спектакле "Два веронца" "Два веронца" - это был наш дипломный спектакль, где я играл одну из главных ролей, отрицательного героя - Протея. Это мюзикл Макдермота, который написал "Волосы". Кеслер написал нам русский текст. Всё это мы играли под крышей театра Моссовета. Мы сделали спектакль в конце четвертого курса, сыграли тогда около шести спектаклей, и потом, уже закончив, ещё некоторое время играли. Потом забеременела Ира Максимкина, главная героиня, которая играла мою возлюбленную. Пытались ввести другую актрису, но в итоге спектакль сняли. Сейчас некоторые мои однокурсники говорят, что надо было играть. Наверное, надо было играть, но при этом нужно было вложить туда денег, чтобы это смотрелось. Потому что это хорошая студенческая работа, но не более того. Это нельзя показывать сейчас как профессиональный спектакль. И вокал был не всегда удачный и танцы не всегда мюзикльные. Там было еще очень много напутано. Хомский пытался сделать и драматический спектакль, и тут же пытался сделать мюзикл и поэтому получалось, что текст Шекспира наслаивался на современную музыку и современный текст Кеслера естественно, и это было очень смешно. Это напоминало мне американский фильм "Ромео и Джульетта", когда говорили о шпагах, потом вынимали пистолет. Странная какая-то ситуация. Нужно было поменять что-то, либо уж оставлять так, как есть. В итоге был шекспировский текст, и вдруг там вылезают какие-нибудь современные слова. Если говорить о музыкальном материале, то он, конечно, был слабенький. Чтобы запомнилась какая-то мелодия, нужно посмотреть или послушать его несколько раз. То есть не было таких хитов, как есть в "Иисусе", где каждая песня - хит. Когда Хомский впервые его дал послушать - я в тот момент всё еще "Иисусом" болел - я, конечно, понял, что это полная ерунда по сравнению с "Иисусом". Ну что это такое? Вообще нет музыки и разные стили... Потом-то я понял, что настоящий мюзикл - это когда нет одной стилистики, это же не рок-опера. Но всем нравилось. Приходили родители, знакомые, друзья. Все были в кайфе. Браво! Бис! Пятьсот пять поклонов. Такого успеха даже в "Метро", по-моему, не было. Но "Два веронца" - это тоже своего рода история. Да, думаю, что с этого и началось мое шествие по мюзиклам. О зрителе Молодежь мне больше нравится. В мюзикле вообще молодежь лучше. Люблю, когда "Метро" загорается, в зале хлопают, свистят... Я сразу говорю: "Сегодня наш зритель". И спектакль идет по-другому и поется по-другому. А вот все эти пиджаки, которые приходят на "Метро" - в "Иисусе" их меньше... Пошел на "Метро", телефон у него, пейджеры кругом, пальцы положил, и вперёд... внимает искусству. И ты играешь, играешь, и вдруг какая-нибудь фигня в зал, а там... "Чего я буду хлопать? Дурак что ли? В конце похлопаю как обычно, как положено. Хлопать надо? Не знаю. Странные какие-то правила в театре. Вообще, дурацкая привычка хлопать". И сразу не интересно, скучно, сразу чувствуется, что никакой отдачи нет. Раньше пускали поклонников к сцене, когда мы в конце поём, и они подпевали, свистели, хлопали и было классно. Молодежи драйв нужен. Драйв со сцены идет - нормально. Фотографии Из телесериала "Бригада". П. Майков, Д. Дюжев, С. Безруков, В. Вдовиченков. П. Чистяков, С. Кищенко, П. Майков. "Метро". Иван (П. Майков). Роли в театре Дипломный спектакль: "Два веронца" (Протей) Театр Сфера: "Вестсайдская история" (Риф) Театральная компания Сергея Виноградова: "Пена дней" 2000 г. Московская оперетта: "Метро" (Иван) 1999 г. Театр имени Моссовета: "Иисус Христос - суперзвезда" (Симон Зилот) 2000 г. "Шиворот-навыворот" (Соловей-разбойник) 2001 г. Роли в кино "Бригада" (Пчела) 2001 г. © Мюзикл Арт Проект, 2001. Вся информация, размещенная на сайте, является собственностью создателей. Использование материалов сайта в любом виде запрещено и является нарушением прав интеллектуальной собственности.